А как иначе?

Путник аккуратно прислонил свой велосипед к липе, постоял, словно задумался о чем— то своем. День только начинался, не самое раннее утро, но уже и не рассвет. Пора деревенским вставать, кур кормить, коров доить. Впрочем, сельским, раз имеется церковь, значит велосипедист прибыл в село. Во всяком случае солнышко бодро карабкалось по небосводу, предвещая очередной ясный и жаркий день, не заботясь о том, проснулись ли люди.

Все же, в семь утра путник не рассчитывал никого в церкви застать. Поэтому приоткрытая дверь его слегка озадачила. И село не особо большое, и ограда так себе, и стены облупились, хотя у входа трава старательно выкошена и неподалеку лежат дрова. Это говорило о том, что люди еще не окончательно махнули рукой на свою веру. Или же имеются в селе упрямые, старательно поддерживающие не особо и нужное в наши времена сооружение. Истинно верующие, так, наверное, правильно их определить. Кому же не спится?

— Можно?

Человек несмело потянул на себя дверь. Может, тут не принято запираться? Как в старые добрые времена, которые он, впрочем, не особо и помнил. Лет путнику было чуть больше тридцати, хотя по внешнему виду можно было дать чуть ли не сорок. Густая борода, поношенная одежда, худоба, крепкий качественный загар— все это слегка старило человека.

Ответа не последовало, вокруг продолжала царить сонная тишина, нарушаемая отчаянными воплями петуха, который то ли искал соперника для драки, то ли проверял, не утерян ли голос, то ли требовал от хозяев еды. Вообще, в деревнях и селах люди тоже стремились к комфорту, поэтому просыпаться рано не сильно хотели, как и держать всякого рода скотину. Гриша, такое имя носил велосипедист, видел у довольно простого дома машину с московскими номерами, уж дачники точно рано не встают и кур не держат.

— Можно?

Повторный вопрос Григорий задал более громко. В церковь хотелось зайти, но как-то неуютно это оказалось делать без приглашения. Верующим себя он не считал, хотя обряд крещения проходил. Это не мешало путешественнику с интересом бывать в церквях, храмах и соборах. Да и кому не по душе умиротворенная обстановка данных строений, имеющих свою историю, свой колорит и свои запахи?

— Можно, можно, —  голос раздался за спиной, заставив велосипедиста вздрогнуть. — В церковь всегда можно. Иногда просто посмотреть, порой свечку поставить,  иногда душу успокоить.

Довольно высокий голос принадлежал тощему и высокому человеку в самой обычной одежде. Никак не походил этот персонаж на батюшку, проводящего службы в храмах. Ни дородности, но солидности, ни сановитости. Хотя бы басовитый голос ему, хотя бы кадило в руки, что ли. А так пришел он с лопатой, словно землекоп. Да и батюшка ли это?

— Путешествуешь?

— Немного катаюсь. По областям соседним, смотрю на мир.

— Хорошее дело. Мир надо познавать, не замыкаясь в рамках. Мир ведь удивителен и разнообразен.

- А вы ведь батюшка?

Предположив очевидное, Гриша ждал, что человек окажется просто деревенским мужиком.

— Да, всё так, —  кивнул мужчина. –Не похож? Да ты проходи, не стой нерешительно в дверях. Коли есть желание посмотреть. Ты ведь посмотреть только? Не исповедоваться, случаем? Не грехи замаливать? Не с просьбой какой?

— Да, посмотреть, — коротко ответил Гриша, переступая через порог.

Зашедший следом батюшка дверь оставил открытой.

— А что, сейчас много желающих исповедоваться?

— Нет, мало. Молиться и причащаться народ разучился. И я их прекрасно понимаю, в общем.

— А лопата?

— Так, мелочи житейские, —  рассеянно произнес батюшка. — Родник в овраге, чуть подправил. А как иначе? Если не присматривать, то илом затянет, да травой зарастет.

— Чудотворный?

Путник осматривался, спокойно и уверенно, прикидывая, не достать ли телефон, чтобы сделать фотографии.

— Нет, самый обыкновенный, —  губы священника тронула улыбка. — Ничего чудесного в нашем селе не имеется. Обычные дома, обыкновенные люди, не особо и богатая история. Не за что зацепиться.

— А как вас величают?

Гриша удивился собственной фразе. Ишь, величают. Чего доброго, потянет поклон отвесить, да к руке приложиться.

— Петр я. Давай на «ты», а? В церкви, как и в бане, все равны, в общем. Вера- она для каждого.

— Да я не особо, если честно. Даже праздники не помню особо. Только Рождество, да Крещение. Батюшка, а сколько церкви лет?

— Двести двадцать.

— Бывали времена и получше?

— Наверное, я не застал, —  скупая улыбка вновь появилась на лице Петра. — Сейчас вот еле живы. Времена такие, мы сами же и не хотим жить с верой в душе. Но люди приходят. А как иначе?

 Григорий осматривался, прислушивался и принюхивался. Уютно, впрочем, в каждой деревенской церкви умиротворенно себя чувствуешь. Ни суеты, ни толп народа, ни громких звуков. Внутренне убранство оставляло желать лучшего, конечно, но на полу имелась мозаика.

— Ну, а как иначе? Если верят? И вы ведь тоже верите, раз тут служите. Не заставляют ведь силком?

 Петр отвечать не стал, прошел вперед, к тем немногочисленным иконам, которые имелись.

— Родился я тут, сюда и вернулся. Все же потянуло к родимым местам, покружив по свету. И тут все такое мирное, все такое красивое и уютное. Родное, как никак. Я вот думаю, что не надо было искать что— то, доказывать, суетиться. Следовало тут и жить.

— А сами сказали, что мир стоит посмотреть, —  прицепился Гриша, вспомнив фразу батюшки. — В рамках не замыкаться.

— Надо, если душа просит. А у меня не просила, сам не знаю, зачем суетился. Скажи, ты тут случайно?

— Абсолютно. Посмотрел по карте, что есть церковь, заглянул.

— И больше в селе не появишься?

— Нет, а зачем? Я просто путешествую и повторно не приеду, конечно. Даже если мимо путь ляжет, то не загляну. Извините уж, Пётр, но тут ничего интересного.

— Я, видимо, не заслуживаю уважительного обращения. Проще говори.

— Почему же? Вы, так сказать, несете в массы слово божье, обряды всякие совершаете, верите.

— Смешно сказал, как из телевизора. А если я скажу, что нет во мне веры?

— Как так? Ты же священник! А нельзя батюшкам  без веры жить. В церковь же приходят верующие, как же иначе?

 Гриша с трудом заставил обратиться к батюшке запросто, без излишней вежливости, предписанной правилами поведения. Сам он являлся лишь зевакой, молиться не собирался, но как— то об этом не подумал.

— А ты откуда знаешь? Что нам можно, а чего под запрет попало?, – Петр не смотрел на Гришу, прятал взгляд.
— Это ведь работа, если широко взглянуть на суть вопроса. Не каждая работа вызывает энтузиазм и выполняется с великим желанием.

Гриша слегка растерялся. Представить, что батюшка пусть даже захудалой церкви не верит в Бога, он не мог. Если ты священнослужитель, значит, верующий. А как иначе?

— Просто….тогда мне ничего не понятно!

— Тебе что именно непонятно? Давай поговорим, мне порой тоже требуется с кем-то поговорить. Вот скажи, ты сам почему далек от веры, хотя и носишь на шее крестик? Только не спеши, подумай. И не ври, не выдумывай. Скажи, как есть.

Гриша выполнил просьбы, и торопиться не стал. Вопросы веры всегда сложны, и он не хотел обидеть священника.

— Скажи, чем отличается храм от церкви? —  задал он вопрос. — Давно хотел узнать.

— Считай, что ничем. Нет никакой разницы для обывателей. Нюансы интересны только некоторым. Просто место, куда можно прийти, когда тебе этого захотелось, или когда какое событие отмечается. Здание, предназначенное для богослужений.

— И все же?

Грише показалось, что батюшка и сам не знает ответа.

— Храм имеет жертвенник и алтарь. И некоторые обряды в храме проводятся чуть иначе.

Оказалось, что ответ у Петра имеется. Но и Гриша уже сформулировал свои мысли по поводу веры.

— Я не знаю, что мне даст вера. И не понимаю, во что именно следует верить. В то, что Бог есть? В то, что он о нас забоится? В то, что он прощает? В то, что наша душа имеет возможность попасть в рай?

— А ты правильные вопросы задаешь. Только, если ты их задашь священнику, он скажет предписанное, шаблонное.

— А что является шаблоном?

— Меня не спрашивай, я уже сказал, что веру утратил и давно шаблонно не мыслю. Я даже просил замену, хотел отойти от дел. Не прислали. Ты не поверишь, сейчас священнослужителей не хватает. Особенно согласных на прозябание в такой вот церкви.

— Почему же? Поверю. Охранники и менеджеры— вот путь большинства. Так что не так лично с твоей верой?

— Она нужна, я в этом не сомневаюсь. Иначе бы не передавалась из поколения в поколение, иначе не строились бы храмы, иначе нас бы не охватывала робость и трепет при посещении церкви. Вера не является просто модным поветрием.

— И, тем не менее, ты в ней разочаровался?

 Разговор складывался интересно, Гриша перестал глазеть по сторонам и сейчас пытался поймать взгляд батюшки. Не получалось, тот смотрел куда угодно, только не на путешественника.

— Вера— это ведь личное? Не обязательно выносить все на всеобщее обсуждение? Мне не нравится выражение «слава Богу». Ибо оно свидетельствует о тщеславии. Ему ведь не требуются восхваления. Но мы их произносим.

— Так мы тут вдвоем, и ты меня больше не увидишь. И пастве твоей я ничего не скажу. Паства, так ведь?

— Все равно я не готов. Это малодушие, я знаю. Когда в епархии просил замену, то тоже врал о причинах. Я не готов принимать некоторые постулаты, которые существуют в религии. Смирение и покаяние. Зачем? Мы созданы личностями, нам говорят о свободах различного рода. И Бог всех любит, так?

— Да, именно так. Любит, потому что он нас создал. А как иначе?

 Гриша решил не упоминать Дарвина.

— Вот, он всех любит, но нам требуется угодить Богу, чтобы заполучить пропуск в рай. При помощи молитвы мы поддерживаем и укрепляем свой дух. Но произносим мы ее, редко задумываясь о смысле. Если Бог всё видит, то зачем нам к нему обращаться? Молитва, лично для меня, это именно обращение. И что в ответ? Ничего. Правда, я никогда и не ждал ответа. Некоторые говорят, что слышат глас божий. Кажется, что врут, но это их личное дело. Извини, я слишком путанно все излагаю. Бог милосерден, но он нас карает и наказывает. Как так? Бог нас любит, но мы страдаем и мучаемся. Если ты любишь девушку, то обязан сделать все для ее счастья, а не заставлять терзаться сомнениями. Мы же постоянно боремся с обстоятельствами, вместо того, чтобы жизнью просто наслаждаться. Почему?

Батюшка замолчал, отрешенно глядя на одну из икон. Гриша подумал, что ему захочется вернуться сюда. Вернуться и еще поговорить. А пока продолжения беседы не хотелось. Он видел, как мучительно трудно даются Петру слова.

— Тогда зачем? Почему не бросить все?

— А как иначе? Истинно верующих в селе трое, да еще двое приходят из соседних деревень. Вот для них! Им не интересно, что я разочаровался, что я предал веру, отказался от нее. Но ради таких вот, как эти пять человек, я готов служить и дальше. Им необходима вера, они ищут в ней что-то свое, сокровенное. Она дает им опоры в жизни, надежду. Так я что, откажу в помощи? Признаю, что стал другим? Нет, я буду делать все, чтобы они эту веру сохранили и передали дальше. Это не модное веяние, это— на века и тысячелетия. Я останусь тут и буду служить. Потому что другие не приедут. Я отвечаю за этих людей, я обязан в них веру поддерживать.

— Да, иначе всё, иначе никак нельзя, — кивнул Гриша. — Батюшка, вы живете правильно, не переживайте.

Захотелось поддержать этого человека. Он делал нужное дело, он помогал людям. Помогал, хотя мог всё бросить, уйти, не мучить себя сложными вопросами. Но без вопросов ведь не обойтись все равно. Мы живем и ищем свой путь. И верим в лучшее. А как иначе?