Он ступает на мягких лапах,
Сам неслышен и невесом,
Он едва уловим, словно запах,
Не запомнить его, как сон.
А когда-то он бегал лугами,
Легкой тенью скользил сквозь лес.
Лишь порой замечали крестьяне
Меж деревьев серую шерсть.
Он ступает на мягких лапах,
Сам неслышен и невесом,
Он едва уловим, словно запах,
Не запомнить его, как сон.
А когда-то он бегал лугами,
Легкой тенью скользил сквозь лес.
Лишь порой замечали крестьяне
Меж деревьев серую шерсть.
В позабытой деревушке,
Где стеною бор встает,
В старой маленькой избушке
Бабка древняя живет.
Время бабку пощадило,
Пусть морщинисто лицо
Спину пусть дугой скрутило,
Но держалась молодцом.
Лес в зеленой дымке,
На озерах рябь.
Тонкие рябинки
В зелени стоят
Распустили ивы
Косы на ветру,
Птичьи переливы
Слышатся в бору.
В неверном свете утренней зари,
Когда рассвет еще едва проснулся
И все почти погасли фонари,
А город в омут спешки окунулся,
Нет ничего приятней, чем зайти
В предутренний уют ночной кафешки
Так, невзначай на кофе забрести,
И задержаться на часок без спешки.
Затянувшуюся паузу прервала протиснувшаяся вперед матушка Петровича. Бросив строгий взгляд на накрытый стол, и обнаружив там уже запотевшую бутылку, она уперла руки в бока и, с неумолимостью снежной лавины, двинулась в атаку.
- Ты чего ж это творишь-то? Нет, как это называется? Мне уже на пять минут из дому выйти нельзя, чтоб ты не нажрался, алкаш несчастный?
Сгорбившийся под таким натиском несчастный охотник поднял голову.
- Мама! Она же закрыта!!!! – закатывая глаза, возопил он. Потом указал на напрягшегося напротив Валентина. - А у человека, между прочим, горе, - год как…
Лес притих, мягко тают звезды
Над прохладной сонной рекой,
Расплескались бриллиантом росы
В предрассветный лесной покой.
На востоке светлеет небо,
Тает серп молодой луны.
Все смешалось, и быль и небыль,
Навевая волшебные сны,