Выход есть.
Задержание производилось намеренно жестко, так, чтобы кровь, чтобы крики боли, чтобы мучительные стоны. Никакого снисхождения, никакой жалости. Человек обязан сразу осознать, что попался, и с ним церемониться не собираются. Майор, уже пенсионер, обязан был закрыть это дело. И потом уже отдыхать, уволившись. Последнее дело, после которого маячили пустота и неопределенность.
Подполковника, приятеля и непосредственного начальника, пришлось уговаривать долго. Как же, замешаны личные мотивы, не положено оставлять подчиненного расследовать дело. Но, в итоге, усатый начальник махнул рукой. Несколько нераскрытых убийств, требования из высоких кабинетов разобраться, решить, обнаружить, арестовать- это весомый повод сделать так, как просит майор. Вдруг ему повезет?
И майору повезло. Он знал, что никакой ошибки нет, пусть даже и удалось найти негодяя совершенно случайно. И теперь, захваченный врасплох прямо на улице, мужик валялся на асфальте, не смея даже пошевелиться. Его кровь обильно запятнала асфальт, но мужик даже не пытался утереться. Да и как это сделаешь, если на кистях рук хищно защелкнулись наручники?
— Братцы, всё, можете ликовать и улыбаться. И отпустите меня, я больше не трону эту гниду.
Да, два напарника по захвату преступника сейчас держали своего старшего, потому что он слегка увлекся, не хотел останавливаться, когда дело уже было сделано.
— Максим, точно? Хватит с него, не стоит калечить.
— Точно.
Оперативники отпустили майора.
— Докладываем?
— Дайте мне минуты три, покурите пока в сторонке. У меня имеются личные вопросы к этой сволочи.
— Ты его не изувечишь, пока мы расслабились и отошли?
— Что вы, как маленькие? Сказал же, что не трону.
— Просто если он убил твою жену, то могут появиться соблазны непреодолимые…
— Они имеются, но я с ними справлюсь. Минут пять, несколько вопросов, лады?
— Хорошо, Максим, мы курим в сторонке.
Оба оперативника не курили, но это сейчас не имело никакого значения. Майор не стал ждать, когда номинальные подчиненные отойдут. Рывком поднял мужика, усаживая, прислоняя его тело к стене. Безлюдная темная улица пропустила интересные события. Не появилось зевак, не зажглись лампы в окнах. Осень, мелкий дождь, ночь, любопытных нет.
— Анжела Петрова, знаешь ее?
Преступник кивнул, ему изрядно досталось, лицо разбито в кровь, видимо, сломаны ребра. Но он терпел, просто смотрел на майора и не начинал про адвоката и прочую дребедень.
— За что ты ее убил? Ей ведь жить и так оставалось всего ничего! Тварь, ты лишил ее даже возможности прожить эти оставшиеся пару месяцев!
— Ты ведь муж, да?
— Угадал. Так почему ты ее застрелил?
Пистолет уже покинул карман Павла Нечаева, лежал на асфальте. И сейчас этот самый Нечаев возвращался с очередного убийства, его взяли почти с поличным. Отвертеться не получится, есть свидетели. Жаль, чуть не успели оперативники предотвратить очередную смерть, но смогли перехватить убийцу возле его дома.
— Ты же не ждешь, что я стану каяться и просить прощения?
— Такие твари не раскаиваются. Так почему ты застрелил мою жену?
— Давай поговорим, только не бей меня, этого ты делаешь прекрасно, и получается очень больно. Я ведь понимал, что рано или поздно попадусь. Получилось, что смог помочь только восьмерым.
— Что ты несешь? Ответь мне, почему ты убил мою жену?
Сейчас майор почти успокоился, бить Нечаева не собирался.
— Я могу убивать, меня не мучает совесть. И делаю это по одной простой причине: люди меня сами об этом просят.
— Ты идиот?
- Нет, любая экспертиза покажет, что я в здравом уме. Понимаешь, некоторые люди желают умереть. Но не хотят себя убивать. Некоторым это страшно, другие боятся, что душа самоубийц не находит успокоения. Вот и твоя жена тоже хотела умереть.
— Врешь, она цеплялась за свою жизнь, хотя и была обречена. Неизлечимо больная, все равно жила!
— Можешь мне не верить, имеешь полное право. У нее была неизлечимая болезнь, которая мучила всех. Тебя в том числе, хотя ты и будешь это отрицать. А что ты знаешь о той боли, которая её терзала? Я убил восемь человек, и все они добровольно отказались от жизни.
— Восемь? С сегодняшним трупом я могу насчитать только шесть.
— Просто я не всегда стреляю, и некоторые смерти вы не увязывали со мной. Так вот, твоя жена не хотела жить, не хотела мучиться сама и мучить других. Поэтому нашла меня и попросила все закончить.
— Врешь!
Максим схватил Нечаева за мокрую куртку и хорошенько встряхнул.
— Врешь!
Он повторил это яростно, зло. Снова захотелось врезать по окровавленной морде. Майор сдержался и даже отпустил куртку Павла.
— Нет, у меня есть записки, дома лежат. В каждой из них мои подопечные просят о смерти и говорят, что добровольно прерывают свою жизнь. Знаешь, я никогда не интересовался причинами, по которым они решаются на такой шаг. Но всегда это знаю. Люди не могут держать это в себе, говорят, говорят, говорят…
— Врешь!
Нечаев смешно дернул головой, склонив ее в одну сторону.
— Макс, заканчивай. Сыро, холодно, да и надо сдать клиента куда-следует поскорее.
— Ребята, подождите вы!
Неужели такое возможно? Неужели его Анфиса сама решила умереть побыстрее? И ведь могла! Да, болезнь, да, шансов не имелось. Но чтобы вот так? Убийца уловил ход мыслей майора.
— У нас не разрешена эвтаназия. Не надо объяснять, что это такое?
— Не надо, я в курсе.
-Так вот, я это делаю для людей, которым нет смысла жить. И люди сами принимают решения, поверь. Могу показать восемь записок, они у меня дома лежат. Или можешь меня доставить в отделение, записки сам почитаешь, в комоде, на котором стоит телек, в правом верхнем ящике. Понимаешь, люди не хотят жить, только и всего. Я ведь не беру за это деньги, это- акт милосердия.
Максим не верил, что такое возможно. Но они ведь как раз возле дома Нечаева! Можно подняться в квартиру и убедиться, что Павел врет. Или не врет, но что это меняет?
— То есть, ту убиваешь по просьбе и совершенно бескорыстно, да?
— Именно так. Эти люди нашли выход, он есть, он их устраивает!
— Можешь прикончить убийцу моей дочери? Пьяного мотоциклиста, который ее сбил? Я помогу. Надо бы самому, но у меня не получается, черт возьми! Не получается убить гада! Я слишком правильный, да еще и трусливый при этом.
— Нет, не могу. Понимаешь, я ведь не убийца. Я исполнитель желаний. Это не философия, нет. Просто я реально исполняю желания. Конкретные, не все. Я убиваю, но лишь исполняя просьбу. Наверное, ты не поймешь. Ты вот убить не смог.
— Не смог, да, — Максим кивнул. — Репутация, мораль, все такое. Слабак, мне страшно оказаться в тюрьме. Убить не страшно, а вот сесть на длительный срок— ужасно и невыносимо.
— Максим, хватит, — один из напарников подошел к парочке. — Что ты от него хочешь? Ты поймал убийцу, к чему все эти разговоры?
— Слушай, Серёга, дай поговорить, а? Посидите в машине, если вам холодно и неуютно. Не убью я его, не ссы.
В этот момент подтянулся и третий участник операции.
— Ну, чего вы? Домой хочется, его еще в отделении оформлять, время тратить. Нет ведь сомнений, что мы взяли нужного клиента?
— Аркаша, да он это, признался уже, подтвердил.
- Не хочет, тварь, чтобы его еще били. Да куда бы он делся? Ствол вон, да и очевидцы случайные. И еще дома можно найти что— нибудь интересное.
— Мужики, дайте мне время, пожалуйста. Прошу, проявите терпение. И да, можно ведь к нему домой заглянуть. Там, хотя бы, сухо и без ветра.
За все время разговоров мимо не прошло ни одного человека. Одна машина прокатила, но даже не притормозила. Наверное, их просто не было видно за скудными кустиками.
— Чего тебе от него надо, Макс?
— Понимаешь, все не так просто, как казалось. Допустим, я понимаю, почему мы не могли отыскать мотив.
— Не наше это дело. Мы его взяли, пусть дальше действует система правосудия. Если, конечно, ты не желаешь расправиться с ним лично. А что, мы можем отвернуться даже.
— Нет, мне надо время, чтобы все понять. Ну, мужики, не торопите, прошу. И это моё дело, кстати. Потому что он убил и мою жену тоже.
— Черт с тобой, — махнул рукой Сергей. — Только беседу продолжим у него дома, слишком неуютно на улице. Хотя это и не правильно, но можно на уложения и инструкции порой махнуть рукой.
Через пять минут Максим держал в руках бумажки, вчитываясь в скудные строчки. Восемь белых листов, исписанных разными почерками, где в вольной форме выражалось желание уйти из жизни. Нечаев не врет? Ну и что? Всё равно для закона он— убийца.
— Человек утверждает, что убивал лишь тех, кто сам об этом попросил.
Майор передал листки своим напарникам. Те бегло посмотрели, переглянулись.
— Максим, на хрена всё это? Ну, скажи, чего ты добиваешься? Дает оценки пусть суд, мы свое дело сделали хорошо. Суд или психиатр.
В голове майора крутились разные мысли, и имеющие отношение к делу, и совершенно посторонние. Он и сам пока не осознал, почему просто не доставит Нечаева в отделение, оформив задержание.
Человек не может и не хочет больше жить. Но боится смерти, не представляет, как оборвать ниточку, связывающую его с миром живых. И находит Нечаева, не важно, каким образом. И тот выполняет желание клиента. Приходит и убивает. Благо? Скорее всего, именно так, но все равно уголовно наказуемое деяние.
— А почему ты не стреляешь сразу? Получил бумагу, вышли на улицу, нашли укромное местечко. Люди ведь всё решили, зачем тянуть? Или путаешь следы?
— Понимаешь, первый проситель, наверное, хочется применить слово «клиент», но оно меня коробит, сказал, что если я согласен, то ему требуется два дня, чтобы уладить свои последние дела. Я их ему дал. Так и повелось с тех пор. Твоя жена попросила всего день. Были двое, которым время не требовалось, они умерли быстро, почти так, как ты описал.
— Слушай, Макс, да он просто псих! Мало ли, кто о чем попросит? А если я решу грохнуть соседа и к нему обращусь?
— Он не станет твоего соседа убивать. Только тех, кто сам желает умереть. Такая вот философия. Не страшно тебе? Ведь получишь ты пожизненное заключение!
— Нет, не страшно. Я сумел помочь людям. Пусть своеобразно, но все равно согласно их желаниям. Жаль, что уже всё, остальные будут мучиться. Или в петлю полезут, что, в общем, плохо. Если человеку не за чем жить, если жизнь приносит только мучения, то не лучше ли умереть? Ты так не считаешь?
— Он еще и обоснования под все убийства подводит? Ублюдок!
Аркадий грязно выругался, произнеся эту фразу.
Максим вздохнул. Это дело являлось для него последним. Он нашел убийцу своей жены. И что дальше? Пенсия? Спокойная старость? Да какая, к черту, спокойная? Жена застрелена, пусть даже по собственному желанию. Единственная дочь погибла под колесами мотоцикла, даже кошка потерялась. И какой смысл в дальнейшей жизни?
— Анфиса тебе сказала что-нибудь о любви?
— Не помню, честно. Я стараюсь не слушать, так проще. Люди вряд ли говорят все эти слова и фразы для меня. Им важнее проговорить всё, чтобы самим убедиться, что выбор сделан верный.
Майор наклонился пониже к убийце.
— А если я сумею сделать так, что ты не сядешь? Не сядешь, но умрешь? Сделка, понимаешь?
— Я? Умру? Зачем мне это надо? У нас нет смертной казни. И вообще, даже за решеткой можно жить.
Максим так не думал, мысль о том, что можно оказаться в тюрьме, его тяготила и пугала.
— А если я попрошу у тебя смерти? Ты ведь сможешь меня убить?
Казалось, майор нащупал правильную мысль.
— Шутишь?
— Нет, я совершенно серьезно. Только писать ничего не стану, никаких бумаг. И времени попрошу очень мало. Час, мне потребуется всего лишь час.
— А потом что будет? Не с тобой, со мной?
— Ты предстанешь перед судом, обвиненный в девяти убийствах. Если, конечно, решишь не скрывать два из них, на счет которых мы не знаем, вернее, с тобой не увязываем.
— Получается, что тебе не хочется жить?
— А тебе интересны мотивы?
— Нет, я же уже об этом сказал два раза. Мне не важно, по каким причинам человек просит об акте милосердия, хочет, чтобы ему помогли умереть. Я просто это делаю и полагаю, что творю благо. Кстати, все же большинство из убитых были безнадежно больны. Ты хочешь умереть по какой— то другой причине, но мне этого знать не обязательно.
А ведь это выход! Максим сейчас лихорадочно размышлял, выстраивая план действий. Он может перестать мучиться, он может решить все свои проблемы разом. Максим приковал преступника к батарее и прошел в комнату, где скучали его коллеги.
Они ругались и спорили минут пятнадцать, переходя на мат, обвиняя друг друга в идиотизме. При этом проблема не обсуждалась с точки зрения закона. Она рассматривалась только с человеческой, моральной стороны.
— На хрена тебе умирать? Черт с ним, убей ты этого мотоциклиста гребаного, никто не станет копаться тщательно, мы намекнем всем, что дело должно остаться нераскрытым. Сам живи!
— Вы не понимаете. Я хочу убить открыто, чтобы и убийца и его окружение понял— есть кара за деяния, и она равнозначна тому, что ты натворил. Я не хочу прятаться и скрываться. Но в тюрьму тоже не хочу. Я прикончу убийцу своей дочери, потом Нечаев убьет меня, при попытке задержания, оказав сопротивление. И вы повяжете его снова. Просто получится, что первого задержания не произошло, не было, не случилось. Никто не видел, как мы схватили преступника, мы никому об этом пока не доложили.
— Ты несешь чушь! Не обязательно тебе умирать!
— Серега, я не хочу жить, понимаешь? Сейчас я поймал убийцу своей жены. Дело, ради которого стоило жить. Отомстив за смерть дочери, не получу никаких стимулов, чтобы жить дальше. Наоборот, я смогу сказать, что все свои дела сделал и могу спокойно умереть. Но люди пусть знают, что кроме государственного правосудия есть иное, назовем это неотвратимостью кары за злодеяния.
В общем, Макс не убедил своих напарников, но они решили не мешать.
Через сорок минут молодой разгильдяй, не соблюдающий скоростной режим, не обращающий внимание на красный сигнал светофора, не замечающий пешехода на «зебре», умер, застреленный майором Петровым. Умер на глазах у своей девушки.
Еще через пятнадцать минут Нечаев застрелил майора возле своего дома, после чего бросил пистолет на асфальт и покорно протянул вперед руки, на которых защелкнулись наручники.
Еще через три часа оба оперативника, участвующие в задержании, напились в хлам. Они так и не приняли решения майора, но оставили за ним право сделать так, как он считал правильным.