Между прошлым и будущим. Часть 4. Финальная

Предыдущие части:

Часть 1   Часть 2  Часть 3 

– Кира Валерьевна, – услышала она за спиной сипловатый голос заведующего отделением, – вы сегодня, как мне показалось, не в своей обычной форме. Что-то стряслось?

Кира обернулась.

– Стряслось? – она устало повела плечами. – Нет, Яков Борисович, ничего сверх нормы. Просто день такой, не из легких, – уклончиво ответила она, еще больше злясь на себя, что оказалась застигнутой врасплох в своих переживаниях.

Яков Борисович, человек внимательный и деликатный, пребывал в том самом замечательном возрасте, который еще больше облагораживает человека и дает право на проявление отцовских чувств в межличностных отношениях. Мягкость и деловитость сочетались в нем удивительным образом, за что коллеги его ценили, уважали и, можно сказать, любили. По-отцовски положив руку на плечо Киры, он обеспокоено заглянул ей в глаза.

– Да, работенка наша отбирает порой все силы, а у хорошего врача и подавно. Иди, Кирочка, домой и не волнуйся. Подхватят, если что, слава Богу, есть кому.

Он похлопал ее легонько по плечу, как бы подтверждая надежность сказанного, от чего у Киры запершило в горле и на глаза навернулись слезы. Она, молча кивнув, ускорила шаг.

Яков Борисович какое-то время неотрывно смотрел вслед удаляющейся Кире Валерьевне, затем озабоченно вздохнул и, развернувшись, бодро зашагал в сторону реанимации, где всегда ждут и надеются на чудо.

Кира решила не заходить в палату, где все еще лежал главный врач и, отдав необходимые распоряжения персоналу, отправилась, но как ни странно не домой, а к маме. Ольга Сергеевна была дома. Не избалованная частыми посещениями единственной дочери, она суетливо, не скрывая радости, принялась хлопотать на кухне, на ходу расспрашивая ее обо всем понемногу. Кира немногословно отвечала, прислонившись к дверному косяку, глядя как мать умело управляется у плиты.

– Кирочка, родная моя, салатик есть из свежих овощей и сыра, только что приготовила, как чувствовала, что придешь. И котлеток сейчас нажарю. Тебе же нравятся мои котлеты?

Она оглянулась на дочь и застыла с миской в руках.

– Кира, что случилось? Ты не заболела? Что-то неважно выглядишь...

Ольга Сергеевна подошла к Кире и губами коснулась ее лба.

– Да ты горишь вся! Пойди приляг. Что же это такое? – всерьез разволновалась она.

– Нет, мама, не заболела, просто очень устала. Если не возражаешь, я действительно пойду полежу немного. Ты только не волнуйся зря, это пройдет.

– Да, конечно, – Ольга Сергеевна с беспокойством смотрела на дочь. – Кирочка, ты не обманываешь меня? У тебя правда ничего не случилось?

– Ничего не случилось, мама, – с долей раздражения подтвердила Кира. – Если усну, постарайся не будить меня, – и пошла в «детскую», как до сих пор называли бывшую комнату Киры. Она легла на застеленный диван, прикрывшись одной половиной пледа. «Господи! Что со мной происходит? И как же мне плохо! Я одинока в этой жизни и никому до меня, по сути, дела нет: что чувствую, чем живу. Машина, робот – вот мое предназначение в жизни, которая использует меня, и ничего взамен. Женщина-мужик, хотя и при муже. Все знаю, все умею, полагаюсь только на себя. А правильно ли это? Не знаю, но иначе не могу. Что есть Николай в моей жизни? Стартовая площадка, в которой давно не нуждаюсь, но привыкла и живу так, изо дня в день шлифуя свой имидж сильной, уверенной в себе женщины, рассчитывая на восхищение и овации остальных. Да, я сама по себе, вне других, хотя и имею весьма смутное представление о том, что я такое. Противопоставляя себя другим, я создала свой собственный образ и их тоже... Я лучше, я умнее, я, я, я...» – Кира до боли стиснула зубы и закрыла глаза. «И Кирилл также не нуждается во мне. И отношения наши – как хорошо отлаженный механизм, работающий по необходимости или от безысходности». С тяжелым чувством личной невостребованности Кира погрузилась в беспокойный непродолжительный сон. Открыв глаза, она не сразу сообразила, где находится. На фоне темного окна вырисовывалась неподвижно сидевшая в ногах у Киры фигура Ольги Сергеевны.

– Который час, мама?

Кира приподнялась, но ее морозило и голова буквально раскалывалась на части:

– Что-то мне не здоровится, – проговорила она, – я полежу еще.

Ольга Сергеевна включила бра, слабый свет которого разлился по небольшой комнате, где все напоминало о прежней жизни, детстве и юности Киры.

– Ты недолго спала, Кирочка, но как-то беспокойно очень. Всего шестой час. Пасмурно, темнеет рано, – Ольга Сергеевна заботливо поправила плед, прикрывая плечо Киры.

– Боже мой, мама, как мы с тобой одиноки, – тихо проговорила Кира, вглядываясь в постаревшее и увядшее лицо с тусклыми, печальными глазами матери.

– Ну, что ты, Кирочка, разве – одиноки? Мы есть друг у друга. А у тебя еще работа, муж... Ты прекрасный врач, тебя ценят и... – она не успела договорить.

– И боятся, – прервала ее Кира.

– Ну от чего же боятся? Что ты такое говоришь? Уважают. Я хотела сказать, уважают тебя очень.

– Знаю. Уважают. Но и боятся не меньше. Я ведь повторение твое, мамочка. Скажи, ты была счастлива в жизни?

– Счастлива? – Ольга Сергеевна задумалась, глядя куда-то в сторону. – Что ты имеешь в виду, Кирочка?

– Ну любила ли? Я не об отце спрашиваю тебя. Там все ясно и так. Я про другое. Ты умела наслаждаться жизнью? – Кира с интересом смотрела на мать.

Ольга Сергеевна растерялась:

– Я не совсем понимаю, Кирочка, зачем ты спрашиваешь меня об этом? – вконец разволновалась женщина.

То, о чем говорила дочь, в ее понимании не принято было обсуждать. Тем более сейчас, когда жизнь, можно сказать, прожита, когда после смерти мужа она осталась одна и осознание того, что многое в совместной с ним жизни могло быть иначе, ночами лишало сна и бередило душу. К чему Кире ее исповедь и признание того, что большая часть прожитой жизни была продиктована амбициями и безмерным тщеславием, позволяющими возвышаться, как ей всегда желалось, и властвовать над теми, кто был ближе к ней, все глубже погружаться в мир напряжения и противоречий, неадекватных стремлений и неоправданных ожиданий.

– Знаю, жила по своим правилам, старалась быть сильной и независимой, – неожиданно спокойно заговорила Ольга Сергеевна после непродолжительного молчания. – Я ответственный человек, а поэтому не смела позволить себе лишнего, ограждая себя и близких своих от непредсказуемых ситуаций. Но самое удивительное, что в действительности я зависела от всех... Слишком много условностей напридумывала жизнь.

Она грустно улыбнулась и замолчала, печально взглянув на дочь.

– А что ты называешь лишним, мама? Если я правильно поняла, то, о чем ты говоришь, это и есть сама жизнь, и условности придуманы нами, а не ею. И жизнь, как выясняется, это не только работа, карьера, муж, которого не любишь, а всего лишь уважаешь и ценишь. Это еще и удовольствие, любовь, счастье, безрассудство, если хочешь, – Кира говорила безжалостно и резко, не глядя на мать.

– Кирочка, ты пугаешь меня, – Ольга Сергеевна всхлипнула и как-то вся сжалась, отчего стала маленькой и беззащитной, и ничто не выдавало в ней ту, в которой за версту угадывалось стремление доминировать, быть первой и незаменимой.

Кира посмотрела на мать и внезапно поняла то, о чем не смела даже предполагать: нет, она, мама, никогда не была сильной, она не могла быть ею. Это была лишь форма поведения, наработанная годами, подкрепляемая любовью и поддержкой отца, позволяющего играть собой ради любви и семейного благополучия. «Как же они оба заблуждались, отгораживаясь от реальной жизни, обманывая самих себя. И меня тоже», – с тоской по отцу, по той прошлой жизни, в которой ничего невозможно уже изменить, думала Кира. Она смотрела на мать и чувства, столь противоречивые, овладевали ею, словно она открыла завесу тайны, истории, о которой не ведала и не догадывалась.

Она села и нежно притянула Ольгу Сергеевну к себе.

– Мама, милая, хорошая, бедная моя мама, как же мне плохо... Я хочу быть как все, хочу любить и быть счастливой, как ни банально это звучит, хочу быть свободной от себя, своих дурацких, никому не нужных принципов.

Кира, рыдая, все крепче и крепче прижималась к матери. Она чувствовала себя маленькой обманутой девочкой, у которой отобрали любимую игрушку, ничего не дав взамен.

Напуганная странным состоянием дочери, Ольга Сергеевна громко всхлипывала, заливаясь слезами, понимая отчасти проблему Киры и свою непосредственную причастность к ней.

– Прости, милая моя, это я одна во всем виновата, это я сделала нашу жизнь невозможной, застегнув до последней пуговицы все естественные желания, считая, что так правильно и надежно. Прости меня, дуру старую, что навязала свои установки, надеясь, что, если не я, так ты состоишься в этой жизни. Выходит, напрасно тиранила отца, тебя, боролась неизвестно с кем.

Они долго сидели обнявшись.

– Я останусь сегодня у тебя. Позвоню только Николаю, иначе волноваться будет.

Кира потянулась к телефону, а Ольга Сергеевна, все еще продолжая всхлипывать, молча поднялась с дивана и, сгорбившись, побрела к двери. У Киры сжалось сердце, глядя на нее.

– Мама, я очень люблю тебя...

Она хотела что-то еще сказать, но спазм, образовавшийся в горле, мешал говорить.

Ольга Сергеевна остановилась, не поворачивая головы.

– Это правда, Кира? – нерешительно спросила она и затаилась в ожидании слов, только что услышанных, как ей показалось.

– Правда, мама, – Кира, так и не позвонив, положила трубку и подошла к матери и, повернув ее к себе лицом, нежно обняла.

– Наверное, тебе просто жалко меня стало. Состарилась я без отца, да и тебя редко вижу. Грустно живу, – осипшим голосом говорила она, с тревогой вглядываясь в глаза дочери.

Они стояли обнявшись, покачиваясь из стороны в сторону, словно в медленном танце, и обе плакали, в который раз за этот вечер.

– Кирочка, девочка моя, значит не все так плохо? – с надеждой в голосе спрашивала Ольга Сергеевна.

– Все хорошо, мама. Ты воспитала меня сильной, даже слишком сильной, а значит... нам не страшен серый волк, – сквозь слезы пошутила Кира, думая уже о другом, очень личном и очень значимом для нее.

Неожиданный телефонный звонок заставил вздрогнуть обеих. Звонил Николай...

– Как здорово, что ты не улетела сегодня. Наговоримся, славно проведем вечер. При свечах. Надеюсь, ты не возражаешь?

Лика суетливо, то и дело поглядывая на часы, перемещалась по кухне с озабоченным видом, занимаясь приготовлением обещанного ужина.

Юлия с безучастно сидела, подперев ладошкой подбородок. Оживление подруги никак не отражалось на ней. Сложно было перестроиться после столь содержательного дня, одновременно вселяющего надежду и выбивающего почву из-под ног.

– Ну что ты мучаешься? Все будет хорошо, – едва успела проговорить Лика, с беспокойством поглядывая на Юлию, как в квартиру позвонили.

– Юленька, открой, дорогая, – уже другим тоном попросила она.

Юлия посмотрела в глазок и... обомлела: за дверью, с букетом цветов, стоял Астахов. Она поспешно распахнула дверь.

– Женька, ты?! Лика! Астахов! – прокричала она, повиснув у него на шее.

– Неужели? – пропела Лика, с наслаждением глядя на эту сцену. – Ты проходи, Женечка, а то она век держать тебя на пороге будет. Как ты вовремя и, главное, кстати, – глаза Лики светились радостным лукавством.

Евгений, смущенный и довольный радушным приемом, протянул женщинам цветы и, не раздеваясь, проследовал на кухню. Из пухлого кейса на большой бабушкин стол перекочевали яркая коробка конфет, «Советское» шампанское, бутылка армянского коньяку, баночка красной икры и какие-то еще соблазнительные пакеты, очевидно, с чем-то стоящим.

– Ну и размах, Астахов – восторженно развела руками Лика, с удивлением разглядывая заставленный стол. – Похоже, перестроечный «ветер перемен» обошел тебя стороной. Это же страшно дорого все сейчас.

– Перестань, Ликушка, я же советский подводник и тем более в недельном отпуске. Гулять так гулять. Повод-то какой! Я ведь Юльку сто лет не видел, – освободившись, наконец от смущения пробасил он.

– Так! Теперь все ясно: сговорились! Ты когда успела сообщить ему? – с деланным возмущением Юлия погрозила пальцем, на самом же деле искренне радуясь встрече с Евгением.

– Ну, Женька, ты и болтун! – рассмеялась Лика. – С ней держать ухо востро надо, забыл, что ли?

– Это, от избытка чувств, и причем самых хороших, усыпилась моя бдительность, – весело отшучивался Астахов.

Юлия внимательно посмотрела на него.

– А ты как-то изменился, Женя. Возмужал, что ли? Прямо не узнать нашего Евгения...

– Постарел, хочешь сказать, – возразил он, но по всему было видно, что ему приятны эти слова и то тепло, которое излучали ее глаза, глядя на него, и вся обстановка – всё это обволакивало Евгения, казалось, нескончаемым счастьем.

Первый тост Астахов произнес стоя, с нескрываемым волнением и очень трогательно.

– Я рад, я счастлив, что снова вижу вас, девочки мои дорогие. Вы даже не представляете, скольких достойных мужчин могли бы вы осчастливить в этой жизни своим очарованием. Я очень люблю вас: и тебя, Лика, и тебя, Юленька, и хочу лишь одного – чтобы вы были счастливы, ибо заслуживаете этого...

Он увлекся и говорил бы еще и еще, но Лика прервала его, потянув за руку и заставив наконец сесть.

– Женька, мы тебя тоже очень любим, и ты тоже достойнее многих, но, как ты думаешь, отчего именно достойным-то и не везет в жизни? – хитро улыбаясь, она пригубила шампанское.

Некоторое время за столом воцарилась тишина. Ели молча, задумчиво поглядывая на завораживающее, дрожащее пламя свечи, размышляя каждый о своем. Наконец, заговорила Юлия, тихо и как-то очень рассудительно.

– О счастье все мечтают. А что оно такое, это счастье? Скоротечное состояние души, которое не может длиться вечно. Хорошо бы просто жить без лжи, предательства, с любовью и верой. Знать, что это твое, настоящее, на всю жизнь...

– Вот именно, – Астахов снова наполнил женщинам фужеры шампанским, себе же налил коньяку. – И я о том же, Юленька! Вот полюби меня, и счастье в наших руках, я сделаю тебя счастливой. Лика, ты-то веришь мне? – все больше распаляясь от волнения и выпитого коньяку, он с трудом сдерживал завладевшие им эмоции.

– Я-то верю. Только ты не у меня, а у Юльки и спрашивай. Влюблен же ты в нее, а не в меня, к большому моему сожалению, – засмеялась Лика.

– Ну вот, с вами о серьёзном невозможно говорить: сразу переходите на личности, – Юлия кокетливо улыбнулась.

– Боже мой, как хорошо сидим! Как в старые, добрые времена, – Лика включила магнитофон, и в комнату ворвались протяжные звуки саксофона в исполнении Феликса Словачека.

– Ликушка, не возражаешь, мы потанцуем?

Евгений вопросительно взглянул на Юлию.

– Танцуйте, друзья мои, мне это доставит удовольствие, поверьте.

С грустинкой во взгляде смотрела она на плавно двигающуюся пару под звуки чарующей мелодии.

– Хорошо смотритесь, – искренне констатировала Лика, а сама подумала: «Ну отчего все так запутанно в жизни? Зачем ждать, мучиться, искать, когда по всему видно, что эти двое могут быть счастливы», – она вздохнула и потянулась к пачке с сигаретами. Закурила. Затем медленно вышла из-за стола и подошла к телефону. Ответил женский голос. Лика тут же опустила трубку. «Ну и дура! Зачем позвонила Сергею домой?» – ругала она себя. «Это всё шампанское», – с горькой иронией сделала вывод Лика.

– Ребята танцевали. Юлька положила голову на грудь Астахову, а он бережно, словно хрупкий цветок, обнимал ее обеими руками и при этом что-то тихо говорил, а она, умиротворенно прикрыв глаза, внимала его словам, одновременно наслаждаясь волшебными звуками и двигаясь в такт им.

Зазвонил телефон.

– Юля! К телефону, – позвала Лика. Передавая трубку, она с удивлением посмотрела на подругу и одними губами произнесла: «Кажется, Вадим...»

– Да, я слушаю. ...Что я делаю в Питере? Ты считаешь, я должна отчитаться? Тогда что же? Зачем? ... Нет, у меня нет ни времени, ни желания встречаться с тобой. Нет, не могу... А что, собственно, ты хочешь услышать? Да, и как ты узнал, что я здесь? А, родителям звонил... Вадим! Мы же с тобой определились и, думаю, нового я ничего не услышу. Нет, к Лике приезжать тебе не следует, – Юлия все крепче сжимала телефонную трубку. Было видно, как она нервничает.

– Хорошо! Завтра в три! – скорее не сказала, а выкрикнула женщина, назвав адрес кафе, в котором коротала время Лика, дожидаясь ее, пока она навещала Кирилла в больнице.

– О’кей, но почему именно там? Странный выбор места для встречи – удивление послышалось в голосе Вадима.

– Мне так удобно. Это тебе нужно, а не мне, – с раздражением ответила Юлия.

– Ты стала очень категоричной, – иронично заметил он.

– Все. Я кладу трубку. Пока, – наконец прервала она надоевший диалог.

Негодование душило ее. С трудом переведя дыхание, Юлия вошла в комнату. Астахов и Лика сидели рядышком на диване и о чем-то тихо беседовали.

– Господи! Что ему нужно? Оставит он тебя когда-нибудь в покое? – Лика нервно затянулась сигаретой. – Посмотри на себя в зеркало: на тебе лица нет!

– Что нужно? Встретиться. Говорит, очень для меня важно, – устало пожала плечами Юлия.

– А хочешь, я с тобой пойду? – вдруг по-детски предложил Астахов. – Объясню ему по-мужски...

– Спасибо, Женя, – она вздохнула и печально улыбнулась ему. – Ты забыл? Я уже взрослая девочка и свои проблемы привыкла решать сама. Не обижайся.

– Да, конечно. Извини меня, – он кивнул и прошел в холл.

– Женя! Не покидай нас, – Лика устремилась за ним.

– Не можешь же ты на такой тоскливой ноте закрыть за собой дверь? – пыталась она шуткой удержать его.

Юлия растерянно заморгала и механически, взяв фужер с шампанским, вышла вслед за ними.

– Лика права, вечер продолжается, – попыталась она заговорить шутливым тоном.

Ей с трудом удалось переключить внимание на возникшую ситуацию. Понимая, что все происходящее здесь и сейчас было ради нее, она с благодарной нежностью посмотрела на них, и чувство вины захлестнуло ее.

– Ребята! Я вас очень люблю...

Запрокинув голову, она опустошила фужер и застыла в позе отчаяния. Было очевидно, что ей необходимо время, чтобы снова прийти в себя. Астахов и Лика с удивлением наблюдали за Юлией. Затем, словно по команде, они рассмеялись и вернулись в комнату.

Евгений ушел заполночь.

– Хороший Женька мужик, только нерешительный какой-то. Столько лет любит тебя, а до сих пор не объяснился. С тобой, Юлька, по-другому нужно, – накладывая на лицо крем, говорила Лика.

– Да разве в этом дело? Мне самой любить надо...

– Ну да, судя по твоему настроению после посещения Кирилла, что-то не все так гладко, или я ошибаюсь?

– Ты не права. Он рад был мне очень. Только... – она замялась, – кажется у него женщина есть, врач той же больницы.

– Ну вот, а здесь, – имея в виду Астахова, – все надежно и понятно. Любит и боготворит тебя. Смотри, Юлька, не заблудись снова, – настаивала на своем Лика.

– Возможно, ты и права. Но давай-ка лучше спать. Завтра день трудный, – предложила Юлия, вспоминая о встрече с «бывшим».

В палате у Кирилла Юлия застала Татьяну, воркующую и счастливую. Казалось, каждая частичка ее существа трепетала от волнения и переполнявших ее эмоций. Кирилл выглядел лучше, искренне радуясь появлению Юлии.

– Вот, Юленька, завтра сестренка заберёт меня домой. Залежался я здесь. Боюсь, коллеги привыкнут и будут воспринимать меня исключительно пациентом этого заведения.

– Рада за вас, – снова переходя на вы, улыбнулась Юлия. – А вы, Танечка, встретили своего друга? – поинтересовалась она, обращаясь к девушке, глаза которой выдавали внутреннее ликование.

– Да, конечно, – стараясь придать голосу беспечный тон, Татьяна улыбнулась в ответ: – Он сейчас поехал по своим делам, а завтра... завтра я познакомлю Кирилла с ним и, надеюсь, все опасения и сомнения моего брата развеятся, – произнесла она, с вызовом взглянув на Кирилла.

– Тебе придется долго ждать, – грустно усмехнулся он. – Хотя я тоже, откровенно говоря, не теряю надежды и предпочитаю видеть тебя счастливой, – двусмысленность улавливалась в его словах.

– Ты напрасно из-за этого волнуешься. Все будет хорошо, – вкрадчиво сказала девушка и, помедлив, добавила, обращаясь уже к Юлии: – И вас я приглашаю. Обещаете завтра прийти к нам?

– Обещает, обещает, – за Юлию ответил Кирилл.

– Вот и отлично! – попрощавшись, Татьяна выпорхнула из палаты.

– Да я, собственно, тоже ненадолго: кое-что успеть нужно, – оставшись наедине с Кириллом, Юлия вдруг почувствовала себя неловко. – Вы ждали меня? – спросила она, испытывая необходимость в поддержке.

– Юленька, о чем вы? Я только и думаю о вас. И это правда. И прошу, не сомневайтесь в том, что я говорю и делаю. Для меня это также важно, как и для вас, – он протянул ей руки, и она молча пересела со стула на кровать.

– Мы снова на вы, – засмеялась Юлия и нежно провела рукой по волосам Кирилла.

Он привлек ее к себе и, едва коснувшись, поцеловал в губы. Поддерживая ладонями ее лицо, он вглядывался в него, одновременно изучая и наслаждаясь.

– От такой красоты зрение посадить можно, – пошутил он, испытывая волнение и трепет.

– Да, если учесть, что один глаз нерабочий, – в тон ему отвечала Юлия.

– А я и забыл совсем о своих болячках. Ты просто целительница! А я влюбленный дурак! – вздохнул он и откинулся на подушку.

– А что, разве только у дураков такой дар – влюбляться? Остальным, умным, такое не дано?

Она вдруг вспомнила вчерашний разговор с Ликой и Астаховым о том, кому больше везет в жизни и рассмеялась, взглянув на часы: – Кирилл, сожалею, но мне пора.

«Наверное, уже ждет», – с досадой подумала она о Вадиме.

– Договорились, отпускаю с тяжелым сердцем, но при одном условии: завтра ждем тебя у нас, и никаких возражений не принимается, – опередил он предупреждающий жест Юлии.

– Приду, – Юлия кивнула, – обязательно зайду, но лучше в следующий раз. А завтра вы по-семейному посидите, наверняка есть, о чем поговорить. Да и сама ситуация особая, деликатная, – имея в виду друга Татьяны, отказывалась от приглашения Юлия.

– Да, ты верно заметила: ситуация действительно особая, и именно поэтому мне нужна твоя помощь, – со вздохом серьезно проговорил Кирилл. – Татьяна замуж собралась. Не знаю, как быть, как благословлять. Тревожно как-то.

Он замолчал, вопросительно глядя на Юлию.

– Лишь бы Татьяне было хорошо. Ты посмотри, она от счастья вся светится. Ей жить, ей же и решать. По-моему, все складывается неплохо, если судить, глядя на нее.

– Понимаешь, Юленька, это только внешняя сторона дела. Суть в том, что Танька ребенка ждет от этого престарелого типа. И ничего-то толком о нем не знает, насколько я понимаю. Знает, что был женат, недавно получил развод, военный моряк. Все! А что за человек, что у него на уме, коль позарился на девчонку молодую, да еще так, опережая события. Голова раскалывается от мыслей по этому поводу. Все как-то не убедительно, – грустно закончил он. Однако через несколько секунд голос его снова потеплел: – Я очень рад, что встретил тебя и прошу обязательно прийти к нам завтра. Обещаешь?

Он все еще держал ее руки в своих. Затем притянул к себе, вдохнув аромат золотистых пушистых волос.

– Хорошо, – Юлия собралась уходить, снова взглянув на часы: она опаздывала на двадцать минут.

– Тебя ждут, ты торопишься?

– Да, ждут, но об этом потом. Не думаю, что это важно для меня, но пообещала встретиться. До завтра. А сейчас не думай ни о чем плохом и поспи. Поверь, все образуется, – она медленно прикрыла за собой дверь.

Мрачное впечатление оставляют больничные стационары, особенно там, где оперируют. Юлия спешила скорее покинуть больницу и выйти на свежий воздух. Но, боже, снова эта женщина...

Кира Валерьевна шла навстречу стремительной походкой и в упор смотрела на Юлию. Белый халат был настолько к лицу ей, словно она с ним никогда не расставалась.

Юлия попыталась было отвести взгляд, но магический импульс делал свое дело: она также, как и Кира Валерьевна, не отрываясь смотрела на идущую навстречу женщину. Глаза в глаза какие-то секунды и обе поняли все без слов.

Энергию и силу выражал взгляд Киры Валерьевны.

«Не отступлю, – думала она, – никогда и ни за что!»

Юлия сникла под жестким взглядом больших карих глаз с трагическим изломом бровей и, ускорив шаг, почти выбежала из здания больницы.

Оказавшись на улице, она остановилась, судорожно заглотив струю прохладного влажного воздуха, отчего поперхнулась и закашлялась до слез.

«Может, и в самом деле Лика права: измотаю себя очередными сомнениями. Что я, собственно о нем знаю? Понравился. Очень. Хочется быть счастливой, но чтобы никто не мешал тебе быть таковой. Не желаю никаких соперниц, интригующих ситуаций и прочих осложнений. Сыта всем этим», – рассуждала Юлия, подходя к кафе.

Вадим сидел за одним из столиков и при виде Юлии поднялся, раскрыв объятия. На столике лежали цветы, три алые розы, ее любимые.

– Надеюсь, обойдемся без поцелуев, – Юлия села на предусмотрительно выдвинутый Вадимом стул.

– Хорошо выглядишь, а для незамужней женщины и вовсе отлично.

Юлия промолчала, собираясь с мыслями, а Вадим продолжал говорить и говорить: он вообще не любил незаполненных пауз, особенно в первые минуты встречи. Это его заряжало и возбуждало. Этакий своеобразный мужской фарс, позволяющий, как ему казалось, очаровывать, обретать уверенность, искренне веря в собственную неотразимость.

Юлия выжидала, не прерывая его, предоставляя возможность насладиться собственным красноречием.

Наконец он умолк, с любопытством взирая на бывшую жену.

– Ну а теперь, когда прелюдию можно считать законченной, ответь, пожалуйста, зачем ты разыскивал меня? – не заставила себя ждать Юлия.

– А ты разве не рада мне? – и, не дожидаясь ответа, вдруг спросил: – Почему, собственно, ты выбрала именно это захудаленькое кафе? Могли бы посидеть в приличном ресторане.

– Вадим, во-первых, мне так было удобно, а, во-вторых, мне есть, где провести время с пользой для себя, – уже не скрывая раздражения, добавила Юлия. – Так о чем ты со мной хотел поговорить? Я жду.

– Я заказал шампанское и немного коньяку, – вместо ответа произнес Вадим. – Ты не против?

Наливая Юлии шампанское он наконец заговорил, реализовывая свой план.

– Мне без тебя плохо, Юленька, и я хочу, чтобы ты знала об этом, – придав голосу серьезность и значимость, он сразу как-то преобразился, стараясь быть убедительным.

– Неужели? – она передернула плечами. – Какой смысл об этом сейчас говорить, когда все уже решено?

– Для меня нет. Ехал к тебе и думал: «А не предложить ли тебе...»

– Руку и сердце, – продолжила за него Юлия. – Вадим, все, о чем бы ты ни говорил сегодня, старо, как мир. Как я понимаю, ты сейчас пребываешь в одном из своих любимых трагических образов. Это всего лишь временное состояние твоей души: завтра будет иначе, – она улыбнулась, пригубив шампанское.

– Напрасно иронизируешь, но в чем-то ты права: все действительно может в корне измениться. Причем, скоро. Я ведь еще кое о чем поведать тебе хотел. Возможно, узнав об этом, ты иначе оценишь ситуацию и тогда уже примешь верное решение.

Юлия внутренне напряглась.

– Говори, я слушаю тебя внимательно, но времени у меня мало, – ей хотелось поскорее закончить этот бесполезный разговор и распрощаться.

– Понимаешь ли, Юленька, я могу жениться и в самое ближайшее время. Девочка молодая и красивая. Из Питера... Любит меня, – он замолчал, с любопытством наблюдая, какое впечатление произвели его слова на Юлию.

– Очень рада за тебя. Только не пойму: я-то здесь причем? Уж не благословения же ты у меня решил попросить? – с издёвкой заметила она.

Пропустив мимо ушей ее замечание, он продолжил.

– Видишь ли, прелесть моя, слово за тобой. Люблю-то я тебя. Как скажешь, так и будет. Молодых, красивых много, но ты, к сожалению, одна у меня, – он налил себе еще коньяку и, откинувшись на спинку стула, вызывающе смотрел на бывшую свою жену.

По всему было видно, что он волнуется, но поза, жесты и весь облик его излучали самодовольство и уверенность в своей мужской незаменимости.

Глаза Юлии презрительно сузились.

– Замечу, что меня у тебя давно уже нет и возвращаться в ту нашу с тобой прошлую жизнь желания тоже нет. А поэтому женись, друг мой, счастья тебе и удачи. Возможно, другая женщина сделает тебя счастливее, детей тебе родит, а мы уж сами с Ксюшей жизнь свою наладим, только не мешай нам. «А о Ксюше даже не спросил...» – отметила про себя Юлия.

Вадим угрюмо уставился поверх ее головы, недовольно закусив губу.

– Да, молодая она... А о детях пока и думать не хочется. В себе разобраться надо. Напрасно ты так со мной, – еще больше мрачнея прохрипел он: – Кстати, ее брат – главный хирург здесь, – кивнул он в сторону знакомой больницы: – Пока я не знаком с ним. Завтра мое посвящение должно состояться. Татьяна, так зовут ее, очень дорожит его мнением и даже побаивается знакомить со мной. Чувствую, нелегко придется мне выступать в новом для себя качестве...

Он говорил что-то еще, но Юлия уже не слышала, а лишь в ужасе смотрела на Вадима.

– Какой же ты мерзавец! Эта девочка ждет ребенка, – она резко поднялась, с шумом отодвинув стул, и выбежала из кафе.

Вадим так и застыл с открытым ртом и поднятой рюмкой коньяку, оторопело глядя на дверь, за которой так внезапно скрылась Юлия.

Заметив, что взгляды посетителей обращены к нему, он одним глотком осушил рюмку, затем с невозмутимым видом направился к выходу.

«Идиотка! – зло подумал он о Юлии. – Какой ребенок? Какая девочка?»

Он снова ничего не понял...

– У тебя были посетители, вернее сказать, посетительница? – натянуто улыбаясь, Кира едва коснулась щеки Кирилла: – Если не секрет, кто? – явно нелюбезным тоном допытывалась она?

Лицо Кирилла окаменело. Он откинулся на подушку и, не мигая, смотрел на Киру. Как мало он все-таки знал ее... Она была совсем рядом – рукой подать, но от этого ему было еще больше не по себе. Ему невыносима была мысль о том, что придется оправдываться, как-то реагировать на настырность ее вопросов, что казалось нечестным по отношению к Юлии и ко всему, что происходило с ним в последнее время.

– Верно. У меня была женщина, моя знакомая, – как можно спокойнее ответил Кирилл, желая предотвратить дальнейшие расспросы.

Глаза Киры сузились, неприязненно взирая сверху вниз на лежащего перед ней Кирилла.

– Слишком частые визиты для просто знакомой. Ты не находишь? – с напускным безразличием продолжала она, явно испытывая совсем иные чувства, чем те, которые пыталась демонстрировать.

– Хорошо. Что ты хочешь услышать, Кира? Да! Не просто знакомая: мне нравится эта женщина.

Он вздохнул с облегчением, считая, что главное произнесено и неприятный разговор закончен.

Кира судорожно втянула воздух и, резко изменившись в лице, медленно опустилась на стул. Она молчала, но, глядя сейчас на нее, невозможно было не заметить того крика, который источала ее душа, разрываясь на части. Глядя на нее, Кирилл был потрясен и напуган реакцией Киры, этой сильной и независимой женщины, на слова, которые, по его разумению, должны были внести определенную ясность в их отношениях. Он протянул руку, коснувшись, казалось, безжизненной ладони ее.

– Ты прости, так случилось, и я ничего не могу с этим поделать, – взволнованно говорил он, полный смятения и растерянности. – И потом, ты никогда не находила наши отношения серьезными, всякий раз напоминая мне, что я всего лишь ниша, которую ты заполняешь по мере необходимости. А сейчас? Что случилось сейчас? Что изменилось? Если решила вспомнить, что кроме физиологии существуют еще и чувства, то, боюсь, поздно об этом сейчас толковать. Я всегда был честен с тобой, как и ты, я знаю. Нас влекло друг к другу, но этого недостаточно, чтобы по-настоящему любить. Вероятно, я не должен быть столь прямолинейным: ты замечательная женщина, умная, красивая и очень..., – он, наконец, подыскал слово, – независимая. А любовь предполагает иные правила игры. Прости меня...

Кириллу тяжело дались эти слова. Больше всего на свете он не желал сделать ей больно.

Все это время, пока он говорил, Кира молча смотрела в сторону окна, не перебивала, слушала, всякий раз внутренне сжимаясь вся от слов его, словно от хирургического скальпеля, оставляющего надрезы на теле. Глядя на ее напряженный, четко очерченный профиль, Кирилл понял, точнее – почувствовал, как переживает эта женщина, всегда достойная восхищения и никогда – жалости.

– Кира, дорогая, зачем я тебе такой, да еще весь покалеченный? – неуверенным голосом пошутил он, теряясь, как быть дальше.

– Пожалел меня, – повернулась она к нему, глаза неестественно выделялись на бледном негодующем лице ее.

– Не смей, слышишь, никогда не смей жалеть меня, – дрожащим голосом выкрикнула она, и две предательские огромные слезные горошины выкатились из красивых Кириных глаз. – Я сама не осознавала, что полюбила тебя, не хотела, а полюбила. Говорю об этом, чтобы сыграть честно до конца, по нашим с тобой правилам, Кирилл. И знай, сдаваться я не собираюсь...

Она посмотрела на него с вызовом, похоже, принимая решение, помолчала и вышла.

Кирилл зажмурился. Было слышно, как хлопнула дверь. «По твоим, по твоим правилам, милая моя Кира, – думал он про себя, – что делать-то будешь со своею гордыней?»

В расстроенных чувствах он с силой сдавил пальцами виски и замычал от боли, возникшей где-то в груди, острой и незнакомой.

«Какой же мерзавец, негодяй! Как могла я жить с этим человеком так долго и не замечать столь откровенной порочности его?» Юлия, не сбавляя шага, буквально влетела в метро, сливаясь с толпой и растворяясь в ней, все думала о той части жизни, которую пытаешься забыть, но из которой ничего невозможно выбросить.

Это прошлое не покидало ее, вновь вползало, нарушая настоящий желанный ритм жизни. Все снова летело в тартарары.

«Все! Довольно с меня! Домой... Там Ксюша, родители, а я здесь обрастаю проблемами, словно они специально находят меня, чтобы убедить в моей несостоятельности».

Она очнулась, проехав пару лишних остановок. Какое-то движение отвлекло Юлию от мыслей, полностью завладевших ею, и вернуло в реальность.

«Да я так с ума сойду. Раскисать нельзя!» – призывала она свой разум на помощь, оказавшись вновь на платформе. Но как трудно перекраивать себя на новый лад... Новая жизнь – новые сложности. Новые? Какие, к черту, новые, когда прошлое постоянно напоминает о себе, затягивает и не отпускает?

«А возможно – причины во мне? Сама позволяю играть собой, не способна отодвинуть дистанцию, когда есть в этом необходимость. Зачем согласилась на встречу с Вадимом? А если и нет, что изменилось бы? Все равно рано или поздно тайное стало бы явным. Разве что декорация могла быть еще сквернее нынешней».

Лики дома не оказалось. Открыв ключом дверь, не раздеваясь, Юлия прошла в комнату и в изнеможении упала в кресло. Некоторое время сидела, казалось, ни о чем не думая, тупо уставившись в одну точку.

Зазвонил телефон. От неожиданности Юлия вздрогнула и, помедлив, подняла трубку. Услышав голос Астахова, она встрепенулась.

– Женя, милый, помоги. Мне надо улететь. Сегодня...

– Случилось что? – c тревогой спросил Астахов и, не дожидаясь ответа, коротко бросил: – Сейчас буду. Жди.

И действительно, очень скоро он стоял перед ней с обеспокоенным и вопросительным взглядом влюбленных голубых глаз.

– Я рада тебе, – Юлия положила руки ему на плечи и нежно потерлась щекой о его жестковатый подбородок.

Его горячее дыхание обожгло ей лицо. Он потянулся к ней, покрывая поцелуями лоб, глаза, губы и, жадно припав к ним, застыл в упоительном наслаждении, пронзительном и страстном, полностью растворяясь в той, которую любил до боли, до безрассудства, которая была для него самой родной и самой недосягаемой женщиной в мире.

Юлия, сломленная вихрем необузданной, выплеснувшейся наружу страсти, сдерживаемой годами, не сопротивлялась, а, скорее, наоборот, растворяла в себе эту страсть, позволяя Астахову целовать себя снова и снова, слабея и покоряясь силе любви, отвечала взаимностью на его нетерпение и желание обладать ею. Он подхватил податливое тело Юлии на руки и понес в комнату. Она подняла голову и посмотрела ему в лицо.

«Что это со мной?» – ее лихорадило и знобило.

– Женя, Женечка... родной... мы не должны так... это неправильно... – бормотала она, медленно приходя в себя и, начиная смущаться, пыталась высвободиться из крепких астаховских рук.

Он опустил ее в кресло, не смея противиться ей. Молча стоял перед ней, ощущая слабость в ногах и во всем теле, словно прозрачный фантом, без мыслей и сердцебиения.

Юлия окончательно пришла в себя, с ужасом осознавая происшедшее с ними минуту назад.

– Женя, прости меня. Я не должна была... Ты мое прошлое, часть той жизни, от которой я пытаюсь освободиться и начать все заново. Я люблю тебя, но... люблю как... – она замолчала, подыскивая определение, оправдывающее ее неожиданную слабость.

– Твое прошлое, говоришь? – неожиданно прервал ее мысли Астахов. – Тогда всех, кто все эти годы был рядом с тобой, исключить из жизни твоей надо. А как же ты? От себя не убежать, Юленька, – он опустился перед ней на колени, взял ее руки в свои:

– И что по-твоему, правильно? – тихо продолжал он. – Молча любить, страдать и только мечтать о той, которая ни на минуту не отпускает тебя, лишая того, что делает жизнь мужчины нормальной и полноценной? Я столько лет пытаюсь освободить себя от твоего притяжения, что, похоже, скоро свихнусь на этом. И ты не права: я твое прошлое и настоящее, как и все в этой жизни, по-другому не бывает.

Он только сейчас понял, насколько задета его мужская гордость и сколького он лишился в жизни, находясь в полной зависимости от Юлии.

Он отпустил ее руки и медленно поднялся с коленей. Юлия плотнее прижалась к креслу, словно вросла в него

– Мы же друзья с тобой, Женя. Почему бы нам не оставаться ими сейчас? Все это как-то... неловко, – голос Юлии звучал неубедительно, срываясь на шепот.

– Друзья... – с легкой иронией повторил Астахов. – Друзья...

Он судорожно вздохнул, проведя ладонью по лицу, как бы сбрасывая пелену, мешавшую видеть.

Юлия молчала.

– Я приготовлю кофе. Тебе успокоиться надо, – и уже в дверях, выходя из комнаты, остановился и, нежно глядя на съежившуюся фигурку в кресле, тихо произнес: «Я очень люблю тебя, Юленька...»

С билетами на самолет тоже оказалось непросто: вылет только завтра и во второй половине дня. Эту информацию Астахов сообщил по телефону, пообещав отвезти Юлию в аэропорт. От приглашения Лики провести прощальный вечер вместе он наотрез отказался, ссылаясь на занятость и еще массу каких-то не очень убедительных причин. Положив трубку, Лика с удивлением посмотрела на странно притихшую Юлию.

– Отказался заехать... Это на Евгения не похоже. Его всегда как магнитом тянет, стоит лишь упомянуть твое имя. И голос расстроенный, – продолжала недоумевать Лика, глядя на отрешенно сидевшую Юлию.

– Ты чем-то расстроена? Что случилось? Рассказывай! – настойчиво потребовала она, желая вывести по-другу из оцепенения.

Лика не верила своим ушам: Вадим, сестра Кирилла... Как вообще такое возможно? Бывают совпадения, но чтобы такое... По мере услышанного ее и без того немаленькие глаза округлялись все больше, выразительно отливая негодующим блеском.

– Мерзавец! – коротко и резко резюмировала Лика: – И поэтому ты решила срочно улететь, – осторожно подтвердила она, с пониманием глядя на Юлию.

В комнате воцарилось молчание. Лишь настенные часы своим механическим тиканьем напоминая о времени и отматывая его необратимо назад, заставили обеих женщин вернуться в реальность и вспомнить о делах насущных.

– Что-то есть захотелось, – поежившись, произнесла Юлия, изображая подобие улыбки на измученном лице.

– И мне тоже: я без обеда сегодня, – Лика поднялась, кивком головы приглашая Юлию следовать за ней на кухню.

«Ну наконец-то», – Юлия, взглянув на часы, побежала открывать дверь.

После ухода Лики на работу, закончив свои приготовления к отъезду, более часа провела она в изнуряющем тревогой ожидании Астахова, обещавшего отвезти ее в аэропорт. С Ликой проговорили всю ночь, но ощущение недосказанности не покидало Юлию. Упаковав вещи, она бесцельно слонялась из угла в угол, словно искала ответ и не находила его, прислушивалась к шагам на лестнице. А что ей еще оставалось? Ехать все равно надо. Да и события стали развиваться не по тому сценарию, который придает силы и вселяет уверенность. Напротив. Слишком много появилось причин, стимулирующих ее отъезд. И прежде всего, фигура Вадима, появившаяся так внезапно и не ко времени, затмившая и опрокинувшая то прекрасное, что произошло с ней за последнюю неделю. А потом... эта женщина, таившая в себе опасность по отношению к ней, Юлии. Она улавливала это своим женским обостренным чутьем, и это пугало ее, отчего затухали малейшие всплески желаний, заставляя сомневаться в реальности происходящего. О том, что произошло между ней и Астаховым, Юлия старалась пока не думать. Слишком много всего навалилось. И Лика явно чего-то не договаривает. Юлия интуитивно чувствовала, что что-то с ней не так, но всякий раз, когда она осторожно затрагивала личную жизнь Лики, та неопределенно улыбаясь, шутливо пряталась за безобидную фразочку: «А разве таковая имеется?» – и почему-то отводила взгляд, переключаясь на другую тему. «Ну что же, не пришло время», – успокаивала себя Юлия, стараясь не давить и не обижаться на подругу. Но это тяготило и беспокоило. Самое лучшее сейчас – это оказаться дома с Ксюшей и родными, где по-настоящему возможно освободиться от всех этих наваждений. Она одобрительно улыбнулась своим мыслям и на мгновение ощутила внутреннее равновесие, будто только что приняла важное решение.

Астахов, не дожидаясь приглашения, без особых церемоний, решительно вошел в открытую Юлией дверь.

– Ты прости меня, не совладал вчера с собой. Слишком долго жил с этим, – не поворачивая головы и глядя куда-то перед собой, говорил он мрачно и сухо, боясь встретиться с ней взглядом, мысленно ругая и проклиная себя за несдержанность.

– Брось, Женя! Я уже все забыла. Мы же друзья, – не очень убедительно проговорила Юлия. Неловкость за него и себя обволакивала словно сетью, затрудняя выход из положения, в котором оба оказались.

Евгений застыл, плотнее сжав губы. Затем медленно повернулся к ней.

– Друзья, говоришь? – его проницательный жесткий взгляд вселял в нее неуверенность и чувство вины перед ним.

Она промолчала, но про себя подумала, что все слишком затянулось, чересчур запуталось и надо немедленно что-то с этим делать. Словно читая ее мысли, Евгений сделал шаг навстречу.

– Нет, Женя, нет! – дрожащим голосом выкрикнула она, вытянув руки вперед, стараясь остановить его. Ты мне дорог, и я люблю тебя, но... – она замолчала, подбирая слова и испытывая безмерную вину перед Астаховым.

– Ты права! Глупо все! – он отступил в глубину комнаты, тяжело переведя дух. Провел ладонью по лицу, как бы сбрасывая пелену: – Прости меня, я идиот, – очень тихо произнес Евгений и, круто развернувшись, направился к выходу:

– Ты готова?

– Женя, каким временем я располагаю? – не замечая плотно сжатых губ и мрачного взгляда Евгения поинтересовалась Юлия, торопливо застегивая на себе плащ.

Юлия нервничала. В голове царил полный хаос. На мгновение она задержала дыхание, пытаясь успокоиться. Взгляд невольно задержался на халатике, в спешке оставленном Ликой на спинке стула. Внутри больно кольнуло, от чего как-то странно засосало под ложечкой.

До регистрации три с лишним часа, – коротко ответил Астахов, даже не взглянув на нее. Обида за себя и недовольство собой поглотили его с головой, заставляя волноваться и негодовать. Это конец! Конец без начала... Он знал, что никогда больше не осмелится заговорить с ней о своих чувствах, которые вынашивал все эти годы, позволив им врасти в себя намертво, настолько, насколько возможна лишь истинная всепоглощающая любовь, которая радовала и омрачала, заставляла мечтать и надеяться. «Все! Хватит. Какой же я дурак! Так и не сумел ей объяснить, убедить, заставить поверить. Клоун! Все не так и не о том», – мысленно казнил он себя, признаваясь в собственном бессилии перед женщиной, которую любил до беcпамятства, которой бредил и которую боготворил. Руки наливались свинцом, тяжелой пустотой наполнялось его тело, призывая Евгения действовать привычно, словно хорошо отлаженный механизм. Пропасть отчаяния заглатывала его с каждой минутой, оставляя все меньше шансов что-нибудь поправить в их отношениях. Взяв дорожную сумку Юлии, он решительно направился к выходу.

– Подожду в машине, – бросил через плечо и, не оглядываясь, зашагал по лестнице вниз.

Юлия вновь огляделась: все собрала, ничего не забыла? Грустно. Присела на край стула, затем резко поднялась и стремительно вышла из квартиры. Евгений сидел в машине, когда подошла Юлия. Сидел и курил. Не дожидаясь приглашения, она молча открыла дверцу и также молча села на переднее сидение.

– Женя, ты прости меня, – она участливо и виновато смотрела на него, положив руку ему на плечо.

– Юля, милая, ты пойми..., – встрепенулся Евгений, но тут же оборвал себя на полуслове, видя, как Юлия из последних сил сдерживает слезы: – Да-да, ты права. И тоже – прости меня. Я все понимаю и знаю, как нелегко тебе сейчас. Но еще я знаю, что ты сильная и обязательно справишься с этим.

«Это он о Вадиме, – про себя отметила Юлия. – Как многого ты не знаешь и, конечно же, не понимаешь, милый, хороший Астахов. Угораздило же тебя влюбиться в меня, неблагодарную дурочку».

– Я верю в тебя. И... очень люблю, – помедлив, с чувственной силой продолжил он.

Она подняла на него глаза, полные изумления и восхищения, и долго, глаза в глаза, смотрела на него.

– Я тоже верю тебе и счастлива, что ты есть в моей жизни, – она замолчала, о чем-то думая, но не решилась продолжить вслух мысли, которые вдруг приняли странный оборот.

Конечно, он догадывался, что что-то здесь не так и причина не только в Вадиме. Вадим для нее уже прошлое, которое изредка напоминает о себе. Нет, причина в другом... Его взгляд упал на ровный красивый профиль Юлии, и он снова поймал себя на мысли, что эта женщина – навязчивая идея всей его жизни. Астахов печально улыбнулся и рванул машину с места.

«А что если заехать на пару минут к Кириллу и объяснить ситуацию? Во всяком случае, это и логично и честно. Да, верно, именно так я и поступлю».

– Женя, тебе не составит труда подвезти меня, – она назвала адрес. – Пойми, для меня это очень важно.

– Это по пути. Как скажешь, – ответил он, многозначительно глядя на нее.

Через несколько минут Юлия уже стояла перед знакомой дверью Кирилла. Каким-то замедленным движением она подняла руку к звонку и осторожно нажала на белую кнопку. Сердце учащенно билось. Стараясь взять себя в руки, она отступила от двери на шаг и застыла в ожидании. Движения никакого. Казалось, прошла целая вечность. Но вот, наконец, дверь едва приоткрылась и в темном проеме двери показалась женская фигура, что было полной неожиданностью для Юлии. К ужасу своему, она узнала ту самую женщину, из больницы, красивую, запоминающуюся, с трагическим изломом бровей больших карих глаз, устремленных на Юлию пронзительно и зло.

– Вон отсюда! И никогда больше не появляйтесь здесь, – процедила она сквозь зубы, обрамленные яркой губной помадой: – Ни-ког-да! – членораздельно еще раз повторила она и с силой захлопнула дверь.

Оторопело Юлия продолжала стоять некоторое время перед закрытой дверью не в силах двинуться. «Ошиблись адресом, дорогой!» – донеслось из квартиры. Затем все стихло. Юлия, пошатываясь, подошла к лифту. Что это было? Но почему? За что? Как низко и гадко... Внутри все дрожало и кричало, обдавая леденящим холодом все ее тело, до кончиков пальцев. Она отошла от лифта и устремилась вниз по лестнице, задыхаясь от унижения и человеческого хамства. С шумом распахнула дверцу машины и тяжело рухнула на сидение.

– Сигарету, дай сигарету, Женя! – дрожащими пальцами она поднесла протянутую Евгением сигарету ко рту и глубоко затянулась, желая растворить образовавшийся в груди спазм, но тут же закашлялась со слезами и ревом.

Все это время Астахов с ужасом в глазах смотрел на происходящее с Юлией, не решаясь ни о чем ее спрашивать. Он ждал, когда она успокоится.

– Поехали отсюда, – бесцветным голосом произнесла Юлия, не обращая никакого внимания на него.

Астахов нахмурился. Его задело такое потребительское отношение Юлии. Он понимал, что она не до конца честна с ним. Ему казалось, он имеет право знать, что происходит, даже на правах друга.

– Поехали в аэропорт, – повторила она, все также не глядя на него.

– В аэропорт так в аэропорт, – пожал он плечами.

В конце концов, у нее могут быть тайны, она ведь не его женщина, она не принадлежит ему. Он просто не может быть равнодушным и безучастным, тем более когда она так близко и... так далеко от него в своих мыслях.

В здании аэропорта было прохладно и по-обычному шумно и людно.

– Если спешишь – поезжай, за меня не волнуйся, улечу, – Юлии хотелось побыть одной. Присутствие Астахова смущало ее еще больше. Было стыдно и неприятно за свою несдержанность и беспокойство, доставленное Женьке:

– Я справлюсь, – она попыталась улыбнуться, но глаза по-прежнему были на мокром месте.

– Нет уж! Потерпи меня еще немного. Давай-ка лучше перекусим где-нибудь. Ты давно смотрелась в зеркало? Думаю, сейчас это было бы не лишним...

Астахов сдал сумку в камеру хранения и, не обращая внимания на реплики Юлии, решительно подхватив ее под руку, направился в ресторан. Юлия сдалась и больше не сопротивлялась. За столиком сидели молча. Общались по мере необходимости, деликатно и сдержанно. Говорить не хотелось. Скорее бы домой, к Ксюше... Заглушая все остальные мысли, пряталась Юлия за единственное желание быть рядом с дочкой.

– Ничего, скоро увидишь свою малышку, – словно читая мысли Юлии, Евгений заставил ее улыбнуться.

– Ну вот, не все, оказывается, так мрачно, – он с облегчением вздохнул. – Все образуется, Юленька, у тебя все будет хорошо. Жаль только не со мной, но все равно ты заслуживаешь этого, – легкая ирония прозвучала в приятном Женькином исполнении, от чего глаза у Юлии потеплели, и оба почувствовали себя свободнее.

– Утешитель ты мой! И все же, почему хорошим людям не особенно везет в жизни? – она тихо засмеялась, вспоминая встречу с Астаховым у Лики.

– Потому что слишком правильные, честные, а надо жить не по правилам, а как сердце велит, – Астахов многозначительно подмигнул Юлии.

– Вот и начни, тебе и карты в руки, – в глазах Юлии заиграли смешинки.

– Вот и начну, вот и начну. С завтрашнего дня или... с понедельника.

Оба рассмеялись.

– Женя, не забывай о Лике, навещай. Что-то не так у нее складывается, чего-то не договаривает, как ни старалась ее разговорить – ничего не получилось у меня.

– Да щадит тебя, видя, как ты из собственных проблем выпутаться не позволяешь себе.

– Вот именно. Хорошо сказал. Самой захотеть надо, – повторила она слова Кирилла, сказанные в один из прекрасных в ее жизни осенних вечеров, и вновь грустинки поселились в глазах Юлии. Она понимала, что истина где-то рядом, но думать и анализировать сейчас не было ни сил, ни желания. Конечно, зачем возвращаться к тому, что уже произошло? Не лучше ли постараться забыть и начинать все заново? Но возможно ли так? Если забудешь, то вернешься к тому же прошлому. Только уже в другой ситуации. Принципы сохранятся, а значит, и ошибки неизбежны. Так что же делать? Как преодолеть себя? Но сейчас не возникло и мысли позвонить и пригласить к телефону Кирилла. И потом, зачем все это? Снова борьба за выживание?

– Скорее бы вылет, – вдруг неожиданно для себя произнесла она вслух.

Астахов внимательно посмотрел на Юлию.

– Снова убегаешь. Думаешь, перемена места – это панацея, выход из тупика? От себя не убежать, по себе знаю.

Он не удерживал, не переубеждал Юлию, лишь просто высказывал мысли вслух.

– Не панацея. Но если какая-то из выбранных нами дорог заводит в тупик, то почему бы не отказаться от нее и не изменить маршрут? – Юлия откинулась на спинку стула, серьезно взглянув на Евгения.

Наконец принесли горячее. Есть не хотелось. Астахов же, жестом призывая последовать его примеру, принялся за еду. Было заметно, что он нервничает, хотя и старается выглядеть спокойным. Он так и не понял, чем вызваны были переживания Юлии на этот раз. Единственное, что могло так подействовать на нее, это то, что связывало ее с прошлым. И этим серьезным раздражителем, по его мнению, все же был Вадим. Другой причины в ходе разговора он так и не нащупал. А Юлия медленно ела, скорее машинально, чем с аппетитом, отправляя маленькие кусочки грибной запеканки в рот. Женьке она так ничего и не рассказала, хотя видела откровенный интерес в его глазах. Зачем ворошить то, в чем сама еще не разобралась. Да и удастся ли самой осмыслить все это? Скорее нет, раз не возникло желания найти немедленный ответ, попытайся она поговорить с Кириллом по телефону. Слишком быстрая смена событий со столь же резким и значительным завершением их заглушили целую гамму чувств в ее уязвимой душе.

Объявили регистрацию. Время расставания близилось с каждой минутой, обращая в необратимое прошлое то, что происходило с ними здесь и сейчас. Астахов отчетливо понимал, что не существует рецептов для необходимого взаимопонимания, но желание быть понятым и принятым Юлией разгоралось с новой силой, вновь вселяя уверенность, в который раз сохраняя надежду.

– Я хочу, чтобы ты знала, что всегда вправе рассчитывать на меня. Я буду ждать тебя всю жизнь, – Евгений легко привлек голову Юлии к своей груди и нежно поцеловал золотистые, пахнущие непокорной свежестью волосы.

Юлия обхватила ладошками его лицо и трогательно поцеловала три раза.

– Женя, ты самый умный, самый верный, самый надежный и достойный мужчина из всех, кого я когда-либо знала, – не отнимая рук от его лица, она говорила долго и проникновенно, чувствуя безмерную благодарность и одновременно вину перед ним.

– Да, напросился, однако. И многих мужчин ты знала? – испытывая неловкость от переполнявших его чувств, шутливо прихватил он ее и тут же испугался, что не ко времени сие замечание.

А она рассмеялась и крепче по-дружески прижалась к нему

– Ты замечательный. Но только не забывай обо мне. И прости меня, эгоистку, – она печально вздохнула и, легонько оттолкнув от себя Евгения, пошла на посадку.

А он еще долго стоял, смотрел ей вслед и буря чувств переполняла его, убеждая в которой раз в исключительности своего выбора. «Необыкновенная женщина, счастье – любить такую, – глядя с восхищением на удаляющуюся фигурку Юлии, думал Астахов. – Оглянись, пожалуйста, оглянись», – мысленно молил он. Но Юлия, не оглядываясь, подняла руку и помахала Евгению пальчиками, смешиваясь с толпой пассажиров.

Выйдя из здания аэропорта, Астахов ощутил в себе прилив энергии и с удовольствием, скорее, с жадностью, закурил. Он огляделся. Люди подъезжали и уезжали, торопливо сновали взад и вперед, громко разговаривали, активно жестикулируя. Обычная вокзальная суета. Ярко светило солнце. Воздух был пропитан осенней свежестью. И все же что-то изменилось вокруг. Но что? Почему энергичнее стал дышать, двигаться? Нет больше ощущения неуверенности и безнадежной пустоты. Он, чтобы еще раз удостовериться в своем предположении, огляделся по сторонам. Жизнь продолжалась и, вероятнее всего, мало что изменилось за эти пару часов, проведенных вместе с Юлией в аэропорту. «Это я стал другим», – не подумал, а скорее по-чувствовал он. Уверенным шагом, продолжая упиваться новым ощущением себя, он шел по направлению к машине. В это же самое время самолет набирал скорость, устремляясь ввысь к небесам, солнцу, унося на своем борту вместе с другими пассажирами ту единственную, ради которой он, Астахов, изменит себя и жизнь свою сделает содержательной и полной. Так чувствовал он, и это обстоятельство заряжало новыми мыслями, вселяя силы, уверенность и надежду.

Всё повторялось, как многое в этой жизни: всё те же салонные запахи, специфический шум турбин, перекликающийся с многочисленными голосами пассажиров только уже другого пассажирского лайнера, следующего иным курсом. Как будто не было последних дней, насыщенных событиями и оставивших неизгладимый след в памяти Юлии – все, как неделю назад, но только она, Юлия, была другой, хотя причин для переживаний было не меньше. Словно они сами находили ее уязвимые места и травмировали душу. А, возможно, основная причина ее бед в ней самой? Юлия задумалась, но не более. Потом, позже, она будет размышлять над тем, что же произошло на самом деле. А сейчас какая-то таинственная сила сдерживала ее изнутри, не позволяя раскисать, давать волю чувствам. Здесь, на борту пассажирского лайнера, ровнее и спокойнее реагировала она на произошедшее с ней там, на земле. Словно устремляясь ввысь, самолет уносил ее в иное измерение, безоблачное и свободное от неприятностей. Она физически ощущала, насколько далеко от нее Кирилл и все, что с ним связано. Легкость восприятия мира переполняла ее, приятно наслаиваясь на ожидание встречи с родными. Она сублимировала, устремляясь в будущее, не позволяя оглядываться назад. Так было легче, так было проще. «Все хорошо! Все отлично!» – внушала она себе. Но оставалось еще что-то внутри, что препятствовало духовному ее обновлению и не отпускало полностью. Юлия отлично понимала, ЧТО ЭТО, но сейчас, оставив за спиной свое прошлое, она, владея наукой выживания, наверняка знала, что жизнь не остановилась, не замерла, и все в ней, в этой удивительной жизни, зависит от нее, Юлии, женщины красивой и сильной, мудрой и щедрой, умеющей любить и отвергать, избирательно делая выбор, принимать смелые решения. Сейчас она это знала наверняка – впереди долгая жизнь, где многое зависит от нее самой.